Он из тех, кто умеет работать  без суеты. В некоторых случаях это настоящее искусство. Потому что ему как советнику Президента Российской Федерации и председателю президентского совета сам бог велел попадать в центр конфликтных ситуаций и разрешать их эффективно и быстро. Вот и на Ставрополье два года назад приезжал всего на два дня, и график работы, соответственно, был крайне напряженным. Посетил несколько детских социальных учреждений, встретился с представителями общественных организаций, в том числе правозащитных.

-   Михаил Александрович, штат Совета по правам человека (СПЧ) невелик. Разве можно повсюду успеть, побывать на каждом пожаре?

- Как и в любом деле, необходима четко выстроенная система.  Накрутив многие тысячи километров по российским городам и весям, мы пришли к выводу: надо выстраивать некую общественную вертикаль. Необходимы аналогичные структуры при главах регионов. Рад, что губернатор Ставропольского края Владимир Владимиров решительно одобрил наше предложение создать региональный СПЧ.  Главное, чтобы краевой совет, который, я уверен, будет в скором времени сформирован, не «остался на бумаге», не превратился в ритуальную формальную структуру, существующую «для галочки». Именно так было в свое время у ваших соседей, в Краснодарском крае. Более 10 лет региональный СПЧ просуществовал при губернаторе Александре Ткачеве, но никакого существенного влияния на жизнь людей в крае не оказывал, только числился на бумаге. А потом в Краснодаре высадился «десант» президентского СПЧ, и ситуация радикально изменилась. С губернатором Вениамином Кондратьевым мы быстро нашли общий язык и договорились: реальный правозащитный контроль важен, нужен и способен стать в том числе помощником власти в решении запутанных социальных проблем.

- Власть, увы, часто придерживается старой русской поговорки: нельзя мусор из избы выносить... И соответственно, закрывается  от общественников, людей активной гражданской позиции, которые, безусловно, неудобны и не дают жить спокойно.

- Важно, что этой позиции не придерживается президент Владимир Путин. Он считает, и я с ним полностью согласен: чтобы построить демократическое общество, важно использовать прежде всего энергию неравнодушных людей, болеющих за сограждан, за Россию. Институты гражданского общества, демократические механизмы, создание которых инициирует сегодня СПЧ, это та «подушка безопасности», которая позволит эффективнее защищать права человека в нашей стране. А что касается привычного правила «не выносить сор из избы», то я бы его сформулировал иначе: «Не выносить сор из избы, не разделив его предварительно на фракции!» А без этого дополнения старая поговорка выглядит весьма сомнительно: если сор из избы не выносить, то придется весь век коротать в мусорной куче. 

- На встрече с общественниками, которая в свое время состоялась в Ставропольском государственном аграрном университете, много нареканий прозвучало в адрес неправедных судей, которые не судят, а засуживают. И вы ответили, что судебная реформа еще не завершена и потому система судебная остается несовершенной. Боюсь, такой ответ не очень успокоил тех, кто пришел пожаловаться на принятие неправедных решений.

- К сожалению, и одновременно к счастью, правозащитник не может подменить суд. Сомнительное решение может отменить только вышестоящая судебная инстанция. Другое дело, что еще много надо сделать, чтобы правозащитникам не приходилось сомневаться в справедливости судебных решений. Необходимо выстроить систему ротации или выборности председателей судов, обеспечить аудио- и видео-протоколирование судебных заседаний, расширить компетенцию суда присяжных. Это снимет многие вопросы. А сегодня, я согласен, Фемида нередко подглядывает из-под повязки, когда взвешивает на своих весах степень виновности или невиновности подсудимого. Выборочное отношение к закону, «телефонное право» - всё это есть. С этими безобразными явлениями надо бороться.
Безусловно, правозащитный контроль за осуществлением правосудия нужен. Но без вмешательства в процесс, без давления на суд. И в первую очередь этот контроль должен касаться вопросов доступности правосудия. Это поможет предотвратить развитие конфликтных ситуаций, когда, например, судья проявляет волокиту. С помощью правозащитного контроля необходимо переводить конфликтную ситуацию в режим диалога. И ни в коем случае не пытаться «ломать через колено»: так недолго и собственные колени поломать.

- Михаил Александрович, у вас очень богатая на повороты биография.  В начале 90-х вы были министром печати и информации России, являетесь одним из авторов закона о СМИ. Но много воды утекло с тех пор. Как вы оцениваете действующий вариант этого нормативного акта, призванного охранять свободу слова в России?

- Сегодня в России действует всё тот же закон о СМИ 1991 года, который мы написали с Юрием Батуриным. Но последующие поправки сильно обезобразили его. Я бы сегодня сравнил его с многократно пробитым и сильно местами обгоревшим знаменем над непокоренной баррикадой. Многими поправками, внесенными в действующий закон за последние четверть века, я крайне недоволен. Например, в законе появилась норма, согласно которой порядок сбора журналистом информации на объекте, где проводится контртеррористическая операция, определяется руководителем этой операции.  А за нарушение этого правила отвечает почему-то не руководитель операции, а журналист и редакция СМИ. Иными словами, если руководитель операции не определил журналисту порядок сбора информации, а журналист все-таки собрал нужные ему сведения и опубликовал свою заметку, то наказать можно журналиста и его редакцию. И санкции здесь такие, что при повторном нарушении суд может принять решение о закрытии СМИ.  И таких, мягко говоря, нелепых поправок в законе о СМИ накопилось много. Вот почему я за санацию закона о СМИ: слишком много набралось ошибок, глупостей, нестыковок.

- О цензуре. Ее у нас нет. Но она есть... 

- Той цензуры, что была институциализирована при советской власти в виде Главлита, конечно, нет. Это большой плюс, на мой взгляд. В Законе о СМИ сказано: «Создание и финансирование организаций, учреждений, органов или должностей, в задачи либо функции которых входит осуществление цензуры СМИ, не допускается». Но на деле на местах  в той или иной форме присутствуют структуры, которые берут на себя прочтение и согласование подготовленных журналистами статей, если речь идет о деятельности власти. В этом плане можно утверждать, что цензура существует в обыденном понимании этого слова. Понятие мимикрирует, подменяется другими формами контроля за СМИ, что, безусловно, вредно для развития демократического правового государства в России. Но если ваш главный  редактор говорит «об этом мы писать не будем», - то это не есть цензура, а редакционная политика, которую определяет главный редактор. А если запрет поступает от чиновника или даже учредителя СМИ, то это уже статья уголовного кодекса – либо о злоупотреблении служебным положением, либо о воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналистов. В этой ситуации важно, какую позицию займет редакция СМИ и сможет ли отстоять свои права.

- А каким образом следует отстаивать свои права? Выходить на митинг, пикетировать власть? Обычно такие громкие заявления затем долго обсуждаются общественностью, в частности, в соцсетях.

- Можно, конечно, и на митинг, но при этом хотелось бы – в соответствии с законом о проведении митингов и демонстраций. Кстати, правозащитники тоже иногда выходят на митинги, организуют массовые публичные мероприятия. Но ведь могут использоваться разные средства для отстаивания гражданской позиции. Митинги – далеко не единственное из них, особенно в руках журналистов. Его надо использовать, когда нет других способов. Это мое твердое убеждение. Что будет эффективнее: если член СПЧ выйдет на одиночный пикет или если он на встрече с президентом поднимет волнующий общественность вопрос? Думаю, вы согласитесь, что второй вариант результативнее. Я не понимаю, когда журналисты грозят голодовкой или пикетированием. У них же есть такое мощное оружие в руках — возможность донести свою позицию до самой широкой общественности. Новые электронные технологии преумножают эту возможность: сегодня каждый человек может быть медиа, сообщить о волнующей его проблеме широкой публике. Если хотите, это один из эффективнейших правозащитных механизмов. Гласность, прозрачность, эти возможности надо научиться использовать.

- Кстати, об Интернете. Михаил Александрович, нашла  там одно ваше высказывание: «высшая форма демократии — это абсолютная диктатура настоящего демократа». Можете прокомментировать?

- Это шутка, конечно. Хотя, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, а всё остальное – чистая правда. Родился этот афоризм случайно. Когда в 1993 году меня назначили постоянным представителем России при ЮНЕСКО, ко мне пришел сотрудник, отвечавший за работу с кадрами, и сказал: «Мы знаем вас как большого демократа». Я кивнул и сказал: «Спасибо». «Согласитесь, - продолжал мой коллега, - что профсоюзы это тоже институт демократии». Я снова кивнул. «Значит, вы поможете нам восстановить в постпредстве профсоюзную организацию?». Я помотал головой: «Демократии не должно быть слишком много: меня вам будет вполне достаточно». Действительно, нашему небольшому коллективу из 25 человек ни к чему был профком советского образца. Но мой коллега не унимался: «А если мы захотим поехать в турпоездку, скажем, в Лондон? Кто договорится с нашим посольством в Великобритании?». «Нет проблем: я позвоню послу Адамишину и обо всем договорюсь». «А кто нам даст микроавтобус?» «Если у нас не будет в это время делегаций, можете взять служебный минивэн». «А если в автобусе не хватит места всем желающим?» Тогда я достал из кармана 10-франковую монету и сказал: «Теперь понимаю, для чего, оказывается, вам нужен профком! Эта монетка вам легко его заменит: орёл – едешь в Лондон, решка – в следующий раз». Я считаю, что демократия начинается с демократизма руководителя. Только так в коллективе рождаются демократическая обстановка и командный дух. И не только в коллективе.

- А если руководитель авторитарного типа?

- Пока, кажется, никто меня в этом не обвинял. При авторитарном руководителе правозащитные механизмы особенно важны, но развиваются с большим трудом. Поэтому для меня так дорог тот демократический дух, что сохраняется в СПЧ.

- Михаил Александрович, вашу биографию очень сложно изложить кратко. Вы, начиная со студенческой молодости, успели, так сказать, много где отметиться.  В частности, в 1968 году вас отчислили из Московского государственного университета за участие в правозащитном движении. Видимо, это было связано с событиями в Чехословакии? Собственно, и сегодня вы не меняете выбранную стезю. А вот тогда, в далеком прошлом, что стало «спусковым крючком»? В чем выражалась ваша правозащитная деятельность? 

- Пожалуй, «спусковым крючком» стало знакомство со Всеобщей декларацией прав человека, опубликованной в журнале «Курьер ЮНЕСКО». Я тогда учился в восьмом классе и даже не подозревал о существовании Декларации, поскольку в Советском Союзе она не публиковалась, да и само словосочетание «права человека» употреблялось исключительно в негативном контексте. Хотя к чтению литературы в «самиздате» я к тому моменту уже приобщился, но одно дело стихи и проза запрещенных авторов, и совсем другое – документ, принятый Генеральной Ассамблеей ООН, тем более изданный официально, а не в полуслепой машинописной копии на папиросной бумаге, и купленный в киоске «Союзпечати», а не принесенный тайком. 
Короче, для восьмиклассника это был шок. А дальше пошло-поехало. Через своих друзей в литобъединении Дворца пионеров я познакомился с людьми, которых называли диссидентами. Сейчас их фамилии можно встретить в школьных учебниках истории. Не помню, участвовал ли я в первом правозащитном митинге — на Пушкинской площади, 5 декабря 1965 года. Но то, что принял участие во втором, который состоялся ровно через год, 5 декабря 1966 года, — это точно. В 1967 году, 22 января, был еще один митинг на Пушкинской площади, я в нем тоже участвовал. Слава богу, милиция меня не задерживала. Ну, и митинги тогда были не такие, как сегодня, когда выходят тысячи. Тогда выходили десятки — не тысяч, а человек. А в январе 1968 года я участвовал, как сегодня сказали бы, в пикетировании здания Московского городского суда, где судили наших товарищей-правозащитников — Алика Гинзбурга, Юру Галанскова, Лешу Добровольского и Веру Лашкову. Если мне память не изменяет, им инкриминировали статью 70 УК РСФСР — антисоветская агитация и пропаганда. Вот эта история вышла мне боком. 
Дело было так. Меня послали на «площадь трёх вокзалов» за пирожками. Когда я возвращался, еще издали увидел, что подъехала милицейская машина, и нескольких наших ребят туда затолкали. Всем этим командовал некий милицейский старшина, которого я затем увидел в метро — мы оказались в одном вагоне. А я тогда был студентом второго курса юридического факультета МГУ, и у меня с собой (естественно, я готовился) были комментарии к Уголовному и Уголовно-процессуальному кодексам. Я сел рядом с этим старшиной и стал ему зачитывать: для задержания имеются такие-то и такие-то основания, а если задержание производится в нарушение требований закона, то это — уголовное преступление. Старшина молча слушал. Но когда объявили станцию «Кропоткинская» и я встал, чтобы пойти домой, он схватил меня за руку и сказал: «А теперь пойдем». И потащил в комнату милиции, где и был составлен протокол. В рапорте этого старшины было сказано, что я угрожал ему расправой, а я в своих объяснениях написал: «Разъяснял положения УК и УПК РСФСР». Ну, а через пару дней меня вызвали в деканат и вернули документы: так я был отчислен из университета. Как видите, с событиями в Чехословакии моё изгнание из университета не было связано. 
Что было дальше? Не без труда и не без поддержки ведущих профессоров факультета (оценки по всем предметам кроме истории КПСС у меня были хорошие) мне удалось восстановиться на вечернем отделении. Тогда же, кстати, началась моя журналистская практика. Студент-вечерник должен работать, и я устроился в газету «Вечерняя Москва» репортером отдела информации. Тогда же написал курсовую работу о свободе печати. Потом она превратилась в дипломную работу, в кандидатскую диссертацию, в докторскую, в инициативные авторские проекты законов о печати, о СМИ… Когда эти проекты стали законами, меня позвали на госслужбу, и я воспользовался этим, чтобы собственными руками участвовать в освобождении СМИ от крепостной зависимости. Да и сейчас продолжаю заниматься по сути тем же делом, только уже применительно ко всему спектру прав человека. Одним словом, я всегда делал то, что соответствует моим представлениям о справедливости и порядочности.

- Президентскому совету исполнилось 25 лет. Каковы основные итоги правозащитной деятельности? Нужно ли что-то менять в принципах его работы?

- Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека за четверть века своей истории неоднократно менял свое название, председателей, состав, структуру, формы работы. Но никогда не менял свое место – между главой государства и гражданским обществом. Никогда не менял свою миссию – защищать права человека от несовершенства власти, от несправедливости, от произвола.
При своем рождении Совет получил другое имя – Комиссия по правам человека при Президенте Российской Федерации. Но еще раньше он родился как идея, причем не столько связанная с идеалами защиты прав человека и развития гражданского общества, сколько с более утилитарной целью – привлечь на сторону главы государства колеблющихся депутатов распущенных Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. Тех самых, кто, с одной стороны, понимал острую необходимость радикальной конституционной реформы, а с другой, не мог смириться с президентским указом о роспуске парламента, рассматривая его как нарушение права человека на легитимную власть. 
То был момент жесточайшего политического кризиса, вызванного столкновением ветвей власти, перешедшим 3 – 4 октября 1993 года в силовое противостояние со стрельбой из танковых орудий по зданию парламента. Сохранились документы, датированные двадцатыми числами сентября 1993 года. Это протоколы заседаний рабочей группы, собравшейся в администрации Президента РФ уже на следующий день после издания печально знаменитого Указа от 21 сентября 1993 г. № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». В состав рабочей группы по оперативному аналитическому обеспечению мероприятий поэтапной конституционной реформы входили известные общественные и государственные деятели демократической ориентации: Бурбулис Г.Э., Днепров Э.Д., Ковалев С.А., Красавченко С.Н., Лившиц А.Я., Сатаров Г.А., Смирнягин Л.В. и другие. Был там и я. 
Именно в рамках этой структуры 23 сентября и прозвучали предложения «создать Общественный (Гражданский) совет, в который должны войти наиболее уважаемые люди России», «предложить бывшим депутатам РФ войти в наблюдательный совет за соблюдением прав человека», «усилить функции Президентского совета как органа, опосредующего связи Президента с общественностью» и «продумать возможность более самостоятельного статуса Совета, обеспечивающего как поддерживающую и стимулирующую роль во взаимоотношениях с Президентом, так и возможность «сотрудничающего партнера в различных кампаниях и при принятии тех или иных решений Президентом».  
На следующий день, 24 сентября, эти идеи соединились в предложение «в целях улучшения работы с общественностью и согласования действий исполнительной власти в гражданской и профессиональной среде создать в администрации Президента самостоятельную группу, включив в ее состав членов Президентского совета, участников Конституционного совещания, имеющих наибольший моральный авторитет в обществе».
Именно такой структурой и должна была стать Комиссия по правам человека при Президенте РФ, указ о создании которой был подписан 26 сентября, за неделю до трагических событий 3 – 4 октября 1993 года. И уже 1 ноября вновь образованный консультативный орган приступил к работе. Вряд ли кто-то из его членов догадывался, сколь долгая и извилистая судьба предстоит новорожденной структуре, хотя все наверняка ясно отдавали себе отчет в том, что путь к реальному обеспечению прав человека в стране, измученной многовековым авторитаризмом и тоталитаризмом, очень далек и труден.  
Если вдуматься в цели и задачи Комиссии и возникшего на ее базе в 2004 году Совета или, что то же самое, абстрагироваться от точных и бесстрастных юридических формул в соответствующих указах, то можно увидеть, в чем собственно состояла и по сей день состоит миссия этой уникальной структуры. Главное - быть защитником господства права и одновременно защитником человеческой личности, чувства собственного достоинства. Защитником человека от несовершенства государства, и одновременно защитником государства от бездарности, неумелости и своекорыстия его служителей. 
В том, что касается защиты человека от посягательства на его права и законные интересы, то Конституция назначила ему в заступники прокуратуру и, отчасти, суд. Если человек пострадал от того, что некто нарушил закон, то прокурор на то и поставлен, чтобы немедленно реагировать. Но как быть в тех случаях, когда закон формально не нарушен, но элементарное чувство справедливости не позволяет отрешенно смотреть на страдания человека? Тут прокурор бессилен. 
А правозащитник? Он знает, что закон ему здесь не поможет, но также знает, что правозащита – это искусство невозможного. Вот почему среди правозащитников так много писателей, журналистов, ученых-естественников, то есть «физиков и лириков», а вовсе не обязательно юристов. Конечно, без юриста правозащитнику не разобраться в перипетиях конкретного дела, с которым к нему пришел человек, но только правозащитнику дано прочувствовать, что справедливо, а что – нет, что – по совести, а что – против совести.   
За прошедшую четверть века многое удалось сделать – амнистии, законы, остановленные конфликты, спасенные жизни, исправленные судьбы, возвращенные имена, наказанные злодеи, - но еще больше не удалось. В республиках, краях и областях вновь появились свои региональные СПЧ. Обо всем этом и рассказывает наша книга, в которой собраны интервью тех, кто участвовал в работе Совета и предшествовавшей ему Комиссии в разные годы. Пока она существует только в электронной форме и ее можно найти на официальном сайте СПЧ.

- А если в нескольких предложениях - как вы оцениваете работу президентского совета?

- Наш совет много занимается экспертной работой в сфере законотворчества и правоприменительной практики, оценивая их с точки зрения защиты и поощрения прав и свобод человека и гражданина. Одновременно откликаемся на острые конфликты, способствуя их урегулированию. Люди, которые к нам обращаются, считают, что СПЧ – это Бэтман, который своим плащом прикроет от любой напасти. И мы пытаемся по мере сил оправдывать надежды этих людей. Наш принцип «Всё, что мы можем, мы должны!» Хотя, конечно, можем мы очень немного: просить и советовать. Но, во всяком случае, строго следуя этому принципу, мы можем не стыдиться того, что мы сделали. Стыдно за то, что не успели сделать, не доделали. Но всюду поспеть коллективу из 50 человек невозможно. Поэтому и встал вопрос о выстраивании низовой структуры защиты и поощрения прав человека, создании региональных СПЧ при главах субъектов Российской Федерации, формировании института волонтеров. 

- Каковы, на ваш взгляд, перспективы правозащитной деятельности в России?

- Перспективы нормальные. Особенно учитывая тот факт, что президент страны относится к этой сфере деятельности с большим уважением. В 2018 году уже в третий раз присуждалась государственная премия за выдающиеся заслуги в области правозащитной деятельности. Нонсенс? Нет. Ведь правозащитники выступают не против государства, а против злоупотреблений, безобразий, творимых его именем. Поэтому государственная премия за правозащитную деятельность – это высшая награда за победу правозащитника над несовершенством государства. 

- При такой загруженности хватает  времени для семьи, досуга? И вообще, как вы  используете свободное время?

- Само по себе выражение «свободное время» кажется мне странным. Свободное от чего или для чего? Свободное от работы? Такого не бывает, поскольку всегда оказывается, что то, что ты сделал, гораздо меньше того, что ты должен сделать. Свободное для работы? Я мечтаю о том, чтобы увеличить число часов в сутках, а суток – в неделях, месяцах, годах. Но меня выручает открытый мной «закон растяжимости времени». Согласно этому закону у каждого есть свой «коэффициент успеваемости». У меня он равен примерно семи. То есть, если я себе запланирую на день десять дел, то наверняка успею сделать семь, а три останутся «хвостами». Но если запланировать не десять, а двадцать дел, то в результате выполнено будет уже четырнадцать задач, а не семь. Ерунда, конечно, но работает! Кстати, среди планируемых двадцати дел находится, хотя и не всегда, место и для дел семейных: починить отопление на даче, переделать проводку, прочитать лекцию в школе, где учится старшая внучка Катя, почистить аквариум вместе с младшей внучкой Аней, «сделать козу» внуку, Михаилу Александровичу Федотову-третьему. 

- Вы являетесь автором нескольких сотен книг и статей по правам человека и конституционализма. Вы, сегодняшний, ничего не хотели бы изменить в том, что уже написано? Все же времена меняются. Планируете ли написание новых трудов? 

- Признаюсь: нестерпимо завидую своим друзьям, которые находят время и силы для написания серьезных трудов. Сам зачитываюсь их книгами, но пока руки не доходят. Вынужден ограничиваться малыми форматами: доклады, отчеты, рекомендации, заключения. Или вот интервью… 
Людмила Ковалевская.
Фото из личного архива

Поделиться: